«Глава II — Часть I»

Судьба Татьяны Александровны Аксаковой (урожденной Сиверс), жены Бориса Сергеевича Аксакова.

«Но Ахматовой вещие строки

Накаляют мой дух до — бела

Оттого, что и я в эти сроки

Со страной в неизвестность плыла»

Т.А. Аксакова (Сиверс)

Официальный развод между Татьяной Александровной и Борисом Сергеевичем Аксаковыми был оформлен в сентябре 1934 года. Татьяна Александровна оставила фамилию мужа. Вскоре она собиралась выйти замуж за князя Владимира Сергеевича Львова, родного племянника бывшего председателя Совета Министров Временного правительства  Г.Е. Львова (март–июль 1917 года). Однако оформить брак они не успели.

Бытовое убийство С.М. Кирова в Ленинграде было использовано в политических целях. Начались массовые репрессии против дворянства. 11 февраля 1935 года Татьяна Александровна была вызвана в местное Управление НКВД. За несколько дней до этого события, 2 февраля 1935 года, арестовали трех братьев Львовых – Юрия Сергеевича, Владимира Сергеевича и Сергея Сергеевича. Предчувствуя последствия вызова, Т.А. Аксакова сделала распоряжения относительно имущества. Во время допроса ее арестовали.

Вопрос об аресте, как ей показалось, решался в момент допроса. В воспоминаниях Татьяна Александровна писала, что, уходя с протоколом допроса к начальству, следователь сказал, что она еще успеет на работу в вечернюю смену, но, вернувшись, был уже «менее любезным». Независимо от содержания протокола участь ее оказалась «уже предрешена».

В тот же день в ее квартире был произведен обыск. «Книги лежали в беспорядке, из письменного стола исчезла вся переписка, многие альбомы и фотографии», – так описывала Татьяна Александровна его результаты.

Ей предъявили обвинение в соучастии в «шпионской деятельности» братьев Львовых, которое выразилось в выполнении их поручений при поездках заграницу. Обвиняли также в том, что она была сестрой «англо-разведчика и террориста» Сергея Сергеевича  Аксакова, хотя С.С. Аксаков был младшимбратом Бориса, ее бывшего мужа. Ей инкриминировалась статья 58-6 Уголовного кодекса РСФСР.

«Поручениями князей Львовых» в материалах следствия называлась встреча с их сестрами Елизаветой, состоявшей в браке с С.К. Терещенко, и Еленой, которые выехали из советской России и проживали в Париже.  Встреча состоялась по просьбе их родителей и имела своей целью взять памятные вещи умершего в 1925 году дяди, Г.Е. Львова (евангелие и очки), правда Юрий Сергеевич Львов на допросах утверждал, что эта встреча произошла «случайно».

Т.А. Аксакова была подвергнута допросу четыре раза: 11 февраля, 12  марта и 22 марта (дважды). По ее воспоминаниям допросы велись «вполне корректно». Отвечая на вопросы следователя, обвиняемая неоднократно умышленно искажала факты. Так, о месте службы мужа, Бориса Сергеевича Аксакова, на момент их бракосочетания она сказала, что тот являлся управляющим имениями князей Вяземских, хотя на самом деле – он в чине поручика служил в Лейб-гвардии Московском полку. Такая информация, видимо, казалась ей менее опасной.

 

Допрос №1. 11 февраля 1935 г.

На первом допросе от обвиняемой потребовали подробно рассказать свою биографию. Были затребованы сведения обо всех ближайших родственниках – отце, матери, муже, сыне и др. Особенно интересовало следователя, кто из родственников находится за границей и какие связи задержанная с ними поддерживает. Татьяна Александровна сообщила, что переписывается с теткой и сыном. Ее сын, Дмитрий Борисович Аксаков, также заинтересовал следствие: как он попал заграницу, с кем из родственников ведет переписку. Таким образом, следователь пытался получить дополнительную компрометирующую информацию на других лиц. Однако Т. А. Аксакова отвечала, что сын ни с кем не переписывается.

Спрашивали ее и о родственниках, проживавших в СССР, о знакомых. Татьяна Александровна старалась очень осмотрительно отвечать на подобные вопросы. Из многочисленных знакомых она назвала только супругов Леонутовых, отметив, что те происходят «из мещан», а также князей Львовых, отрицать знакомство с которыми, было нелепо.

Именно семья Львовых особенно интересовала следствие. В воспоминаниях несколько иначе, чем в протоколе допроса, передан фрагмент диалога о них со следователем. В протоколе зафиксировано, что в ответ на требование перечислить знакомых Т.А. Аксакова назвала трех братьев Львовых: Юрия Сергеевича, Сергея Сергеевича и Владимира Сергеевича, а также их отца, мать и жену Сергея Сергеевича, Марию Александровну (урожденную Гудович).

В воспоминаниях сюжет изложен иначе. Желая получить дополнительную информацию о каких-либо лицах, следователь сначала спросил, кого из князей знает Татьяна Александровна. Она ответила, что «в мое время «князья» не составляли какой-то особой касты. Они были рассеяны по всей массе моих знакомых, и перечислить их мне очень трудно» и предложила сказать прямо, что следствие интересуют Львовы. К теме «князей» следователь вернулся еще раз в конце допроса, когда выяснял нахождение ее матери. Т.А. Аксакова признала, что мать замужем за князем Владимиром Алексеевичем Вяземским и что она скрыла этот факт, поскольку «не хотела, чтобы Вы подумали, что я окружена князьями».

Далее следователь интересовался ее знакомствами в «консульском мире». Она ответила, что непосредственных знакомых в указанной среде у нее нет, но ее тетку, бабку и деда Эшенов знает посол Франции в СССР Ш. Альфан. «Лично Альфана я не видела никогда», – заявила она. Это, видимо, было связано еще и с тем, что Татьяна Александровна жила в Ленинграде, а Ш. Альфан – в Москве. Она с ним встретилась, когда после приговора в 1935 году следовала из Ленинграда к месту ссылки в Саратов через Москву.

Несколько вопросов было задано о брате бывшего мужа Сергее Сергеевиче Аксакове, о встрече с ним, о содержании их разговора. Все это истолковывалось следствием, как установление «связи» со шпионом, хотя Т.А. Аксакова неоднократно подчеркивала, что беседа касалась исключительно семейных дел, и никаких поручений он ей не давал. Утверждение, что встреча с Сергеем Сергеевичем состоялась всего лишь один раз, не соответствовало действительности. В воспоминаниях упомянуто о трех встречах: на вокзале, в гостинице и во время последнего вечера в Париже, при отъезде. Эти факты могли быть истолкованы следствием как регулярные встречи, и Татьяна Александровна благоразумно о них не упомянула, отметив только последнюю из них.

Отдельно следователь интересовался взаимоотношениями семьи Львовых с Сергеем Сергеевичем Аксаковым. Положительный ответ мог подтвердить «шпионскую деятельность» князей Львовых. Т.А. Аксакова заявила, что «они его совершенно не знают и не подозревают о его существовании».

Это показание проверялось на допросах Львовых. На допросе 22 марта 1935 года Сергея Сергеевича Львова спрашивали, что рассказывала Татьяна Александровна Аксакова по возвращении из Франции, с кем там встречалась и о брате ее мужа. На все вопросы обвиняемый отвечал, что ничего не знает и не помнит.

Аналогичные вопросы в тот же день и с подобным результатом задавались Юрию Сергеевичу Львову.

Владимир Сергеевич Львов на допросе 12 февраля 1935 года также сказал, что о Сергее Сергеевиче Аксакове ничего не знает, но поскольку у него были самые близкие из братьев отношения с Татьяной Александровной, его особенно подробно расспрашивали об ее зарубежной поездке, ее встречах и ее родственниках. Этому была посвящена значительная часть его допроса и 22 марта 1935 года.

Встреча с Сергеем Сергеевичем Аксаковым интересовала следствие во многом формально. Поскольку Татьяна Александровна ранее уже рассказывала об этом и ничего нового сообщить не могла. Она сама отмечала, что сведения о зарубежных поездках, о Сергее Сергеевиче были «уже зафиксированы» в личном деле и «интереса не представляли».

Кроме встречи с С.С. Аксаковым следователя интересовали эмигранты, с которыми Татьяна Александровна общалась во Франции.

Допрос № 2. 12 марта 1935 г.

Следующий ее допрос произошел через месяц, 12 марта 1935 года. В очередной раз основное внимание снова уделялось встрече с Сергеем Сергеевичем Аксаковым и отношениям с князьями Львовыми. К этому времени следствие собрало определенную информацию, вопросы стали более конкретными. Следователя интересовало, откуда обвиняемая узнала о месте нахождения С.С.Аксакова, с кем из ее родственников тот общался, имели ли они переписку после 1926 года и т.п. В очередной раз задавались вопросы о встречах с «белоэмигрантами», которых было названо гораздо больше, чем на первом допросе, в том числе – те, кого Татьяна Александровна видела в ресторане матери в Ницце.

На втором допросе она опрометчиво упомянула еще об одной встрече с С.С. Аксаковым на вокзале, забыв, видимо, что ранее утверждала, что видела его только один раз. Следователь на расхождения в показаниях внимания не обратил. Татьяна Александровна признала, что разговоры велись на политические темы, о жизни в СССР.  С.С. Аксаков говорил, что не может примириться с Советской властью, из чего складывался образ вполне явного и последовательного антисоветчика.

 

Допрос № 3. 22 марта 1935 г.

Поскольку, новых тем не возникало, все вопросы вновь повторились и на третьем допросе 22 марта 1937 года.  В основном, уточнялось то, что было уже известно: была ли Татьяна Александровна на квартире Сергея Сергеевича  Аксакова, с какого года ее мать в браке с князем Владимиром Алексеевичем Вяземским, на какие средства она содержала ресторан и т.д. Следствие интересовало также, что рассказывал Сергей Сергеевич о планах эмигрантских организаций Франции по отношению к СССР и о своей деятельности, в частности. Подобный вопрос, видимо, диктовался стремлением доказать факт «вербовки» Т.А. Аксаковой. Однако она все отрицала.  Тем не менее,  было «подтверждено», что Сергей Сергеевич «непримиримый враг Советской власти». Подобные утверждения, конечно, вряд ли принадлежали самой Татьяне Александровне, их автором являлся следователь. Спрашивалось также о содержании разговоров с «белоэмигрантами». Она ответила, что разговоры касались бытовых тем. Но при этом признала, что слышала о существовании заграницей монархических группировок, одна из которых, ориентировалась на Великого князя Кирилла Владимировича, а другая – на Великого князя Николая Николаевича. Пришлось признать, что родственники отговаривали ее от возвращения в СССР, и что она думала об этом, тоскуя по сыну, но не могла бросить старого отца.

Признала Татьяна Александровна и поручения от сестер Львовых – сообщить родственникам, что они живы. Ее снова попросили указать знакомых в Ленинграде. Кроме упомянутого ранее Леонутова, она назвала нескольких сослуживцев по медицинскому пункту. Грубой попыткой получить компрометирующий материал на Владимира Сергеевича Львова стал вопрос, не «подавал ли мысль к побегу заграницу Львов Владимир», на который она, естественно, ответила отрицательно.

Допрос № 4. 22 марта 1935 г.

Последний, четвертый, допрос Татьяны Александровны состоялся в тот же день, 22 марта. Следователь спрашивал преимущественно о родственниках ее бывшего мужа – Аксаковых. Выяснял, кто из них находится заграницей, где они служили, где проживают, имеют ли детей. Задавался вопрос, кто такой Аксаков Михаил Григорьевич. Т.А. Аксакова сказала, что в детстве слышала о нем, но что он возможно является прямым потомком писателя Аксакова и с семьей бывшего мужа «ничего общего не имел». Спрашивали ее о том, где родился Михаил Юрьевич Аксаков и его «характерные приметы».

Целью следующих вопросов было собирание компрометирующего материала на ее бывшего мужа Бориса Сергеевича Аксакова. В связи с этим, логично выглядит один из них – по какому адресу в Москве тот живет, где служит, когда от него было получено последнее письмо. Одновременно выяснялось, кого именно знает Татьяна Александровна из жителей Москвы. Она опять назвала тех, кто, с ее точки зрения, был относительно «благонадежен» или с кем отрицать знакомство было бесполезно – одинокую старуху О.И. Храповицкую, отчима Николая Борисовича Шереметева и т.п.

Затем следователь спрашивал, кто такая Наталья Сергеевна. По всей видимости, это имя упоминалось в отобранной при обыске переписке. Татьяна Александровна ответила, что не знает. На самом деле это была вдова младшего брата последнего Российского императора Великого князя Михаила Александровича, Наталья Сергеевна Брасова, с которой давно поддерживала близкие отношения мать Т.А. Аксаковой, Александра Гастоновна (урожденная Эшен).

На протоколе последнего допроса имеется пометка о хронологии. Он продолжался с 15 до 21 часа, т.е. 6 часов подряд.

У Татьяны Александровны Аксаковой сложилось ошибочное впечатление, что ее ни в чем не обвиняли, но производивший благоприятное впечатление следователь, оперуполномоченный особого отдела Ленинградского военного округа Семеняко четко выполнял политическое указание руководства. 26 марта 1935 года он вынес постановление, в котором изложил установленные факты.

Две поездки за границу, в ходе которых Т.А. Аксакова «выполняла поручения» от князей Львовых, встречи с «белоэмигрантами» и с матерью, княгиней Вяземской, которая содержит в Ницце ресторан, служащий «местом сбора белоэмигрантов» (так интерпретировались частные встречи со старыми знакомыми).

Особое значение придавалось Сергею Сергеевичу Аксакову. Отдельным абзацем в постановлении выделен факт их встречи, что трактовалось как «поддержание связи» с «англо-разведчиком», который, находясь на территории Румынии, занимается «переброской террористов на территорию СССР». Из постановления, однако, оставалось абсолютно не ясно, занимался ли Сергей Сергеевич Аксаков разведывательнойдеятельностью на момент встречи в Париже в 1926 году, но следователя это нисколько не смущало.

Тем не менее, обвинению собранных фактов оказалось недостаточно, чтобы считать контрреволюционную и шпионскую деятельность братьев Львовых и Татьяны Александровны Аксаковой доказанной. Однако, поскольку «связь с эмигрантами» была установлена, то задержанные лица были признаны «социально опасными». Их следственное дело было передано в распоряжение оперативного штаба при начальнике Управления НКВД Ленинградской области для применения к «социально-чуждым людям» высылки из Ленинграда.

31 марта 1935 года Особое совещание при НКВД приговорило Татьяну Александровну Аксакову к высылке в Саратов сроком на 5 лет.

Т.А. Аксакова фигурировала в документе как «дочь княгини», хотя князь Владимир Алексеевич Вяземский был третьим мужем матери, и мать вышла за него замуж гораздо позже рождения дочери.

Владимир Сергеевич  Львов, его братья и родители (всего 11 человек, в том числе трое детей) были высланы в Куйбышев.

Татьяна Александровна подробно описала в мемуарах процедуру высылки. С приговоренных лиц брали подписку о невыезде, выпускали из тюрьмы с указанием явиться на следующий день за дальнейшими указаниями. Утром следующего дня в канцелярии были объявлены приговоры и даны три дня на сборы.

Многие годы спустя, находясь в ссылке, она писала кузине своего бывшего мужа Наталье Павловне Потоцкой:

«19.02.1964 г. Вятские Поляны.

Вчера получила два письма: твое и от Трубецких и оба взбудоражили мою душу […] письмо Трубецких приложением неопубликованных стихов Анны Ахматовой, относящихся к периоду 1935-1940 гг. Стихи Ахматовой я перепечатаю и тебе пришлю.  Они потрясающи. Ахматова описывает главным образом «очереди перед тюрьмой на Шпалерной». Это все описано и мною, но в другом плане. У нее несравненно сильнее и, как всегда, с оттенком мистики. У меня до известной степени «приглажено», буднично, у нее надрывно и предельно трагически».

Жилплощадь ссыльных поступала в распоряжение Управления НКВД. Сосед Т.А. Аксаковой по коммунальной квартире, сотрудник НКВД, добился задержки высылки на один день и «в благодарность» занял ее комнату, которая была лучше его, а свою сдал государству. Ехать можно было за собственный счет, а неимущие следовали по этапу.

«Мы были ошеломлены, но в окружающей нас толпе говорили, что мы должны посчитать себя счастливыми», – писала Татьяна Александровна.

В ссылке Владимир Сергеевич Львов и Татьяна Александровна Аксакова предприняли попытку объединиться. В конце марта, за день до вынесения постановления, Татьяна Александровна обратилась к Е.П. Пешковой, руководителю общественной организации «Помощь политическим заключенным», с просьбой разрешить перевод Владимира Сергеевича Львова из Куйбышева в Саратов. Это заявление имелоположительный результат.  В апреле 1936 года Владимир Сергеевич  Львов переехал в Саратов. Однако семья Львовых в очередной раз категорически возражала против предполагаемого брака. Прожив вместе около полугода, Владимир Сергеевич Львов и Татьяна Александровна  Аксакова расстались. В мемуарах отмечена дата их последней встречи – 30 октября 1937 года, больше они никогда не виделись.

В Саратове Татьяна Александровна работала вышивальщицей и давала уроки французского языка. Чтобы получить возможность официального преподавания, она поступила на курсы повышения квалификации при Техникуме иностранных языков, хотя, блестяще владея французским языком, в этом не нуждалась. Числясь учащейся, сама вела на курсах групповые занятия.

Она постоянно оставалась в поле зрения органов НКВД.  2 ноября 1937 года был выписан ордер на производство в ее комнате обыска и арест, который был произведен в ночь на 3 ноября. При обыске изъяли «вещественные доказательства»: 14 фотографий, 7 негативов, более 600 листов переписки, 68 «разных квитанций», 15 листов «разных записей» и тетрадь со стихами. Было изъято «все, что было мне дорого», — отметила  Татьяна Александровна Аксакова.

Она отчетливо понимала абсурдность мотива ее ареста. Только наполовину французским происхождением и открытой насмешкой над нелепостью всего происходящего можно объяснить ее поступок, когда при аресте, подписав протокол обыска, она поцеловала каждый из двух листов данного документа, оставив на них отпечатки красной губной помады, которые до сих пор сохранились в архиве Управления ФСБ России по Саратовской области.

Практически одновременно, по другому делу, арестовали Владимира Сергеевича  Львова. Ему было предъявлено обвинение в том, что он занимался вредительством в фарфоровом цехе артели «Электрик» (саботировал меры противопожарной безопасности, нарушал финансовую дисциплину и т.д.), а также проводил антисоветскую деятельность среди рабочих фарфорового цеха, разлагал их, клеветал на конституцию СССР, срывал проведение общественно-политической работы и т.п. Особенно подчеркивалось, что поддерживал связь с находившимися в Саратове «бывшими своими людьми, а[нти]с[оветски] настроенными Конопатов А.Д. и Аксакова Т.А. [так в тексте – А.К.]».

В 1958 году Татьяна Александровна Аксакова добилась справки о том, что Владимир Сергеевич Львов умер в заключении 20 ноября 1943 года от рака печени. Но, зная о секретном распоряжении не сообщать родственникам заключенных истинные причины и даты смерти, она не поверила полученным сведениям. «Я бы предпочла, чтобы смерть «Львова В.С.» была мгновенной».

Судьба Владимира Сергеевича Львова осталась ей, по всей видимости, неизвестна. На самом деле, решением судебной тройки при Управлении НКВД по Саратовской области от 25 ноября 1937 года он был приговорен к расстрелу. Следствие по делу заняло меньше месяца. Такая же участь постигла двух его ранее упомянутых братьев Юрия и Сергея. (Их старший брат Евгений был расстрелян позже – в апреле 1942 года).

В 1937 году Т.А. Аксакова привлекалась вместе с высланными из Ленинграда в Саратов профессором Юрием Владимировичем Скобельцыным и его женой Скобельцыной Александрой Ивановной. Им, как и многим тысячам соотечественников, органы государственной безопасности инкриминировали печально известную 58 статью Уголовного кодекса РСФСР. Непосредственным поводом для ареста послужило празднование Нового 1937 года. Татьяна Александровна была приглашена домой к Скобельцыным, где собралось 10–12 человек из числа высланной ленинградской интеллигенции. В материалах дела бытовое застолье фигурировало как «преступное сборище». «Подробности этого новогоднего вечера неизгладимо врезались в мою память, поскольку много раз я их излагала в устной и письменной форме на допросах в НКВД», – отмечала Татьяна Александровна Аксакова.

4 ноября она дала показания о своей биографии. Затем, почти месяц к следователю ее не вызывали. Только 27 ноября 1937 года ее допросили вторично, причем в деле сохранилось сразу три протокола, датированных одним днем. Такая длительность объяснялось тем, что допрос начался ночью, и, видимо, продолжался почти сутки. Как указывала Татьяна Александровна впоследствии, допросы велись «в крайне грубой форме». Способы их ведения, которые применялись «пользовавшимся дурной славой» следователем Дудкиным, она подробно описала в мемуарах: «По сравнению с другими, Дудкин был ко мне милостив: он заставил меня «думать», сидя на стуле, а не стоя на ногах до потери сознания; отправив в тюремный карцер «для размышления», продержал там не более часа и, бросив в меня мраморное пресс-папье, он, как мне кажется, нарочно промахнулся».

К супругам Скобельциным следователь был не столь мягок. В жалобе Александры Ивановны Скобельцыной, поданной в январе 1940 года, указывалось, что на допросах к ней применялись методы физического воздействия. Татьяна Александровна характеризовала допрос знакомой как долгий и тяжелый. При «проверке дела» по жалобе заключенной в 1940 году подобные утверждения были названы «клеветой на сотрудников органов государственной безопасности». В жалобах Юрия Владимировича Скобельцына указывалось, что его показания сфабрикованы работниками следствия и подписаны в результате «применения незаконных приемов допроса».

Когда в конце 1940-х годов Т.А. Аксакова навещала Скобельцыных в Йошкар-Оле, где те жили после освобождения, Ю.В. Скобельцын показался ей «каким-то связанным – он упорно избегал разговоров и воспоминаний о местах заключения». Причину такого отношения Татьяна Александровна поняла позже, когда прочитала протокол заседания Военного трибунала и узнала об обвинительных показаниях Скобельцыных против нее. «Допускаю, что ему было не совсем приятно на меня смотреть», – отмечала она.

На первом допросе следователь вновь спрашивал Т.А. Аксакову о связи с заграницей и родственниках, на втором – о знакомствах среди административно высланных ленинградцев. Она назвала супругов Скобельцыных, Жузе и Орловых, а также В.М. Тьебо и рассказала, что они собирались на «семейные вечера». На опасный вопрос о том, велись ли среди присутствовавших разговоры о политике, она ответила, что«никаких разговоров на политические темы среди нас не велось». Тогда следователь обвинил ее во лжи и сказал, что «следствием точно установлено», что на «сборищах» велись антисоветские разговоры против мероприятий ВКП (б), но Татьяна Александровна твердо настаивала на отсутствии подобных бесед. Видимо, в тот момент и были применены меры, о которых сообщала  Т.А. Аксакова в своих мемуарах.

Затем следователь изменил тактику допроса. Он спросил, велись ли «антисоветские» разговоры о ссылке в Саратов. На него Т.А. Аксакова ответила, что ссылка обсуждалась и высказывалась обида, что «нас невинно выслали из Ленинграда», особенно резко об этом высказывался Ю.В. Скобельцын. Помимо этого, в протоколе было записано, что профессор Н.А. Орлов «допускал клеветнические измышления по адресу научных учреждений и студенчества». Утверждал, что советские научные институты находятся на более низком уровне, чем до 1917 г., советская профессура «не соответствует своему назначению», преподаватели – «неучи», а студенты, с которыми «невозможно работать» – «ослы». Кроме того, якобы «подвергалась критике жизнь Саратова».

Провокационные намеки следователя о разговорах, дискредитировавших руководство ВКП (б) и Советскую власть, Татьяна Александровна категорически отрицала. Тогда Дудкин сослался на показания Н.А. Орлова о том, что высказывались не только «антисоветские», но и террористические мысли против руководства ВКП (б) и Советского правительства, а также «надежда» на изменение образа правления. Татьяна Александровна назвала показания Н.А. Орлова ложью. Также категорически отвергла она и показания его жены В.И. Орловой о подобных разговорах.

Последний, третий допрос был кратким и состоял всего лишь из двух вопросов и ответов. Сначала следователь Дудкин потребовал подтвердить, что Т.А. Аксакова является участницей антисоветской группы, проводившей деятельность против Советской власти, что было отвергнуто. Тогда следователь обвинил ее во лжи и снова потребовал признать вышесказанное. Но она снова это отрицала.

Впоследствии Т.А. Аксакова приводила слова следователя Дудкина: «Я знаю, что вы ничего не говорили, но вы должны были слышать антисоветские речи, находясь в обществе Орловых».

Следует отметить, что супруги Орловы в ходе следствия не допрашивались, поскольку к тому времени были уже расстреляны. Допрос Н.А. Орлова, на который ссылались следователи, состоялся 20 сентября 1937 года, еще до ареста Татьяны Александровны.

Тексты допросов передают содержание реальных разговоров следователя и Т.А. Аксаковой лишь примерно. В мемуарах же она приводила те фрагменты диалога, которые в протоколы не вошли, поскольку для следствия оказались неинтересными. Например, на вопрос о том, что происходило на вечере у Скобельцыных, Татьяна Александровна ответила, что она читала стихи, а следователь заявил, что его это «совсем не интересует». В другой раз Дудкин попытался извлечь какую-то возможность для обвинений из службы ее сына Дмитрия Борисовича  Аксакова во французской армии. Он спросил, действительно ли тот занимает в ней высокий пост. Однако из очереднойпровокации следователя ничего не вышло, поскольку подследственная указала, что сыну только 21 год, и он не мог достичь генеральских чинов.

Тем не менее, в обвинительном заключении от 7 декабря 1937 года утверждалось, что следствием установлено: супруги Скобельцыны и Т.А.  Аксакова «являлись враждебно настроенными к ВКП (б) и Советской власти», и «для совместной борьбы с соввластью вошли в состав антисоветской террористической группы», руководителем которой являлся Н.А. Орлов. Под его руководством Скобельцыны и Т.А. Аксакова устраивали «частые сборища на квартирах», где вели «антисоветскую и террористическую пропаганду против руководства ВКП (б) и Советского правительства, распространяли разного рода клеветнические измышления о, якобы, плохой жизни трудящихся страны». Кроме того, они говорили, что «мероприятия партии и правительства о распространении госзаймов и развитии стахановского движения ведут трудящихся к каторжному труду и обнищанию страны», клеветали на советскую науку, специалистов и студенчество, «оскорбляя их», и даже «восхваляли Гитлера и фашизм». Татьяна Александровна конкретно обвинялась в том, что являлась участницей «антисоветской террористической группы» и вела антисоветскую террористическую пропаганду.

В заключении отмечалось, что Т.А. Аксакова виновной себя признала частично, но уличается показаниями Ю.В. Скобельцына и супругов Орловых. Никаких других доказательств в деле не было и в обвинительном заключении не приводилось. В списке лиц, подтвердивших ее «антисоветскую деятельность», отсутствовала супруга Юрия Владимировича Скобельцына – Александра Ивановна. С другой стороны, показания Т.А. Аксаковой фигурировали как доказательства в обвинении Скобельцыных, что также не соответствовало действительности и даже тексту протоколов. Утверждение о признании Татьяны Александровны себя частично виновной, также ложно, подобного в протоколах допросов нет.

Приговор повторял текст фальсифицированного обвинительного заключения, согласно которому Т.А. Аксакова являлась участницей антисоветской группы, «принимала активное участие на ее сборищах, где среди своего окружения проводила а[нти]с[оветскую] клеветническую агитацию, направленную на дискредитацию руководителей партии, сов[етского] правительства, путем распространения всевозможных провокационных и клеветнических измышлений о советской науке, госзаймах, развитии методов стахановского движения в стране и др. проводимых мероприятий партии и соввласти, что все это якобы ведет трудящихся к каторжному труду и обнищанию страны».

13 декабря Татьяну Александровну Аксакову вызвал в кабинет начальник Управления НКВД по Саратовской области Стромин, который сказал, что ни поездки заграницу в 1923 и 1926 годах, ни переписка с родственниками в вину поставлены быть не могут.

Однако 24 декабря 1937 года судебная тройка при Управлении НКВД по Саратовской области приговорила ее к 8 годам концлагерей.

Сообщили ей о приговоре только через полгода, в годовщину рождения вождя мирового пролетариата 22 апреля 1938 года. Задержка была вызвана тем, что для размещения заключенных в СССР не хватало исправительно-трудовых лагерей, и они строились в течение зимы 1937–1938 гг. Объявление приговора в тюремной канцелярии показалось Татьяне Александровне и другим заключенным «какой-то нелепой шуткой», в которую «никто не верил». При этом не сообщалось, по какой статье она осуждена, что вызвало недоверие даже у лагерного начальства. Когда по прибытии к месту отбытия наказания у заключенных спросили, по какой статье они осуждены, а те ответили, что у них «нет статьи», то «начальники… приняли истинный факт за насмешку».

Несмотря на приговор, Т.А. Аксакова не могла согласиться с абсурдными обвинениями и вскоре начала трудную и длительную борьбу за пересмотр несправедливого решения.

В январе 1939 года она обратилась в Президиум Верховного Совета СССР с жалобой на ошибочное осуждение и просила пересмотреть дело. В ней единственным поводом ареста назывался факт высылки из Ленинграда в 1935 году, вина полностью отрицалась. Жалобы на решение судебной тройки подали также супруги Скобельцыны. Дело пересматривалось органами НКВД и Прокуратурой по спецделам Саратовской области, однако во всех ходатайствах об отмене решения тройки было отказано. Существование «антисоветской террористической организации» в Саратове в 1937 году признавалось доказанным, хотя основывалось только на показаниях расстрелянных супругов Орловых.

Данная практика построения обвинений на основе выбитых показаний у заключенных, которых потом наспех расстреливали,  широко применялась в те годы в стране. И даже при дальнейшем описании судеб представителей рода Аксаковых мы еще не раз столкнемся с применением этой порочной нечеловеческой практики.

Свой срок Т.А. Аксакова отбывала в Устьвымлаге в Коми АССР. Исправительно-трудовой лагерь, который располагался около Локчима, притока реки Вычегды,

Татьяна Александровна описывала так: «Зона лагпункта в августе 1938 года представляла собой небольшой кусочек, отгороженный колючей проволокой и пересеченный бурлящим ручьем, на берегу которого стояла баня и три жилых барака с нарами». Состав заключенных был разнообразен: врачи, священники, жены крупных партийных работников, немцы Поволжья, кавказцы.

Татьяна Александровна воспользовалась тем, что до ареста работала в медицинском учреждении, и устроилась сестрой в санчасть. В деле сохранилась справка, данная администрацией лагеря. В ней отмечалось, что Т.А. Аксакова «работает удовлетворительно. Ничем себя не проявила» и что поведение ее «хорошее». Отмечалось также, что она используется в качестве уборщицы.

В июле 1943 года Татьяна Александровна Аксакова была досрочно освобождена по болезни, которой она заболела в заключении, и как отбывшая больше половины срока. Поскольку для поселения ей разрешались только Сибирь и Кавказ, она избрала для жительства поселок Вятские Поляны Кировской области, который впоследствии получил статус областного города. Т.А. Аксакову пригласила туда ее знакомая Колесникова, также бывшая заключенная, освободившаяся ранее. В Вятские Поляны Татьяна Александровна прибыла 25 августа 1943 года.

«Во время моего прибытия город представлял собой одну бесконечно длинную улицу Ленина с небольшими от нее ответвлениями.  […] Главная улица была частично вымощена камнем, но ее «ответвления» весной и осенью превращались в засасывающие болота», – вспоминала она.

Знания и квалификация Т.А. Аксаковой оказались востребованы в далеком сибирском городке. Она устроилась работать в районную больницу сначала сестрой инфекционного отделения, затем перешла на должность медицинского статистика, одновременно исполняла обязанности анестезиолога в хирургическом отделении, а в виде общественной нагрузки заведовала медицинской библиотекой.

Одновременно, с ноября 1943 года она преподавала иностранный язык в Школе рабочей молодежи, а также вела кружок английского языка в Доме техники военного завода, выпускавшего известные во время второй мировой войны пистолеты-пулеметы Шпагина. Кстати, в то же время в Вятских Полянах проживал с семьей и конструктор ППШ, дочери которого также были учениками Татьяны Александровны. В ноябре 1946 года Т.А. Аксакова была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» (удостоверение № 0299407).

Она явно выделалась среди жителей города и обращала на себя внимание.

В городе циркулировало немало слухов о ее прошлом. Классическое образование, незаурядные познания, широта взглядов, глубокая внутренняя культура требовали реализации в любых условиях. И проявлялись они так, как могли проявиться в условиях маленького сибирского города. Татьяна Александровна писала стихи, которые давала читать друзьям, изредка публиковала в стенгазете. В то время среди молодежи пользовалась популярностью отрывки из некоторых ее шутливых стишков.

Всем известно с давних лет

Вятская ухватка.

Завоевывает свет

Мотороллер «Вятка».

С ним выходят на стадьон

Вятские ребята

И не верится, что он

«Веспой» был когда-то.

Вятские Поляны, 1953 г.

Т.А. Аксакова в силу своего кругозора реагировала на любые новости и события в культурной и политической жизни страны, давая точные и порой резкие оценки происходящему.  Ранее, в 1937 г., понимая напускную помпезность грандиозных мероприятий, проводимых в стране, по случаю 100-летней годовщины гибели А.С. Пушкина, свое мнение о происходящем она изложила в стихотворной форме.

«Внимают все нации мира»

Внимают все нации мира,

Как два десятилетия сплошь

По радиоволнам эфира

Несется советская ложь.

С верхушки стальной Коминтерна

Тирану всесильному в честь

В бесстыдстве своём непомерном

Восточная сыплется лесть.

На каждой газетной странице

И в каждой научной статье

Теснятся в строках небылицы

О чьём-то счастливом житье.

И с пылом поистине странным

Верша свой неправедный суд,

В разрез историческим данным

О мертвых историки врут.

Так волей партийной верхушки

И критики передовой

Совсем неожиданно Пушкин

Стал власти и партии свой.

Когда доказательства плохи,

Их ждёт неминуемый крах.

Созвучен ли Пушкин эпохе,

Имеющей стимулом страх?

В стране, где не смеют друг другу

Простейшие молвить слова,

Доносы вменяют в заслугу,

И слёзам не верит Москва …

Нет, гений дворянской культуры

Не стал бы оправдывать тех,

Кто в мрачные дни диктатуры

Спасается сменою вех.

И мощным откликнувшись звуком

На то, что мы робко таим,

Он первый пошёл бы по мукам

С истерзанным классом своим.

Чтоб слух о страданьях не замер

В аркадах тюремных дворов,

Чертил бы на извести камер

Потоки бичующих строф.

И след этих скорбных анналов

Пронес через грани веков:

И тайну постройки каналов,

И жуткую боль Соловков.

Стихотворение было опубликовано в США в марте 1992 г. к 100-летию Татьяны Александровны Евгенией Семёновной Шалиной, бывшей научной сотрудницей Музея А.С.Пушкина на Мойке, которой Т.А. Аксакова разрешила его переписать для возможной публикации в будущем. Дата написания 1937 г.

Лас-Вегас, газета «Панорама», № 569.

Забегая вперед, надо отметить, что где-то в 1980-х годах строки  другого стихотворения  Т.А. Аксаковой, приведенные в статье Владимира Солоухина  «Время собирать камни» (эмигрантская газета «Наша страна», 28 ноября 1980 года,  Буэнос–Айрес) попались на глаза Сергею Сергеевичу, который в то время уже долгие годы проживал в столице Аргентины. Прочитав фамилию автора, он очень обрадовался тому, что Татьяна Александровны жива и что их давние встречи во Франции ей не навредили. К сожалению, всего изложенного на этих страницах он так и не узнал.

В Вятских Полянах Татьяна Александровна начала писать свои знаменитые воспоминания. Работу над мемуарами, которая могла привести к новым репрессиям, она не скрывала. Наоборот, в 1953 году в заявлении о снятии судимости, написанном на имя начальника Кировского областного Управления МВД СССР, она сообщала, что досуг посвящает работе над воспоминаниями, которые «может быть, не лишены некоторого бытового и исторического интереса».

В 1960 году в письме к кузине бывшего мужа, Н.П. Потоцкой, она писала:

«14.11.1960 г. Вятские Поляны.

Относительно мемуаров даю Вам полную carte-blanche. Делайте с ними что хотите, они мне в наст[оящее] время не нужны. Я буду очень рада, что они получат некоторую publicite среди моих друзей пока не дождутся того времени, когда значимость политическая отступит перед значимостью общечеловеческой».

К работе над «Воспоминаниями»,  а именно так рукой автора на рукописи было написано название мемуаров, Татьяна Александровна относилась крайне серьезно, воспринимая ее как культурную и историческую миссию. Их впервые издал В.Е. Аллой в Париже, где они вышли в 1988 году под названием «Семейная хроника». В 2005 году мы переиздали их в России, дополнив текст воспоминаниями об авторе, новыми приложениями и множеством редких фотографий.

Текст мемуаров, по мере его готовности, она посылала на просмотр отцу, Александру Александровичу Сиверсу, который его тщательно выправлял, критиковал за неудачные выражения и переводы иностранных слов. Татьяна Александровна очень сожалела, что ей были недоступны источники, и приходилось полностью полагаться исключительно на свою память. После смерти отца, его функцию корректора и в какой-то степени цензора взяла на себя Наталья Павловна Потоцкая.

«24.08.1957 г. Вятские Поляны.

Продвинула мемуары почти до ленингр[адского] ареста 1935 г. Заканчиваю главу «На Мойке» (мне кажется интересную!), а потом будет «В ленингр[адском] ДПЗ». Страшно необходима дружеств[енная] критика…».

В начале 1970-х годов мемуары были приобретены за 300 рублей отделом рукописей Государственной библиотеки имени В.И. Ленина. Рукопись произвела на сотрудников сильное впечатление. В экспертном заключении было указано, что это «документ, выдающийся среди приобретаемых отделом мемуаров XX века. Они отличаются широтой, достоверностью, богатством фактического материала, из других источников практически неизвестного, живостью, прекрасным литературным стилем и представляют исключительный интерес для историков XX века». Посколькув воспоминаниях содержались сведения о репрессиях, рукопись попала в спецхран. Известный литературовед М.О. Чудакова,  считала, что подобных им, «в подцензурной советской печати к тому времени давно уже не было».

Еще раньше воспоминания хвалил А.Т. Твардовский, которому Т.А. Аксакова послала несколько глав на ознакомление.

«14.09.1960г. Вятские Поляны.

Дорогой друг, Наташа!

«Поистине пути Господни неисповедимы». Кто мог бы ожидать, что мои мемуары (2 и 3 части, у comprise «В испр[авительных] лагерях» и «Ежовые рукавицы») найдут горячее одобрение Твардовского!

На днях я получила от него экземпляр его поэмы «За далью даль» в красивом переплете с собственнор[учной] подписью кому и от кого. Книга была перевязана золотой ленточкой и закладка лежала на главе «Так это было». Дочь его заходила в Ист[орический] музей и просила передать следующее: «Скажите Т[атьяне] А[лександровне], что мой отец прочел мемуары и очень они ему понравились, я даже не ожидала – он такой требовательный и придирчивый, очень их хвалил, хвалил и стихи. Посылает свою последнюю книгу». […] Вот видите, какие «лавры»!

Я не могла удержаться, чтобы Вам все это не описать – Вы знаете, какая я хвастунишка. Но, в конце концов, этот порок «не столь большой руки» и может быть смешон, но не зловреден!».

В Школе рабочей молодежи Татьяна Александровна проявила незаурядные педагогические способности, наладив, по ее словам, прекрасные отношения с учениками. «В классе я чувствовала себя свободно, уверенно, хотя преподавать было трудно: уровень учащихся был весьма неравномерен». Занятия не сводились только к изучению предмета. Татьяна Александровна стремилась сделать их интересными, рассказывала ученикам занимательные факты, имевшие отдаленное отношение к программе. Например, читала наизусть и комментировала шиллеровскую «Перчатку» и доказывала, что «рыцарский поступок» означает «понятие положительное». Ученики спрашивали ее о Венеции, Египте и пирамидах, наконец, о балах. В целом, Татьяна Александровна отмечала, что основной упор в образовании был сделан на точные науки, в силу чего гуманитарные знания учеников оказались чрезвычайно слабыми.

О влиянии Т.А. Аксаковой на молодежь Вятских Полян свидетельствуют воспоминания ее «подшефного студента» Михаила Ивановича Сабсая: «И вот в хижине на самом краю затерянного в вятских лесах городка [она – А.К.] начала открывать мне мир. Передо мной неспешно плыла совсем иная жизнь. Она просто не укладывалась в мои представления о жизни».

Он познакомил Татьяну Александровну со своими школьными друзьями, и «как-то так получилось, что все, кто общался с тетей Таней, стали гуманитариями», многие получили высшее образование.

Татьяна Александровна писала: «… у меня живет Миша и с утра до вечера толпятся его товарищи, которые, видимо, тоже предпочитают (Как это ни странно!) сидеть у меня, чем «предаваться любовным похождениям».

И Татьяна Александровна рассказывала, и было о чём. Тем более, что дети не знали ровным счетом ничего. Они не ведали, например, что сидящий мужчина встаёт с места, когда входит дама; что вилку держат в левой руке; что первый танец на балу – полонез, а шампанское подают в конце трапезы.

Из рассказов ссыльной медсестры советские провинциальные мальчики и девочки узнавали о поздних царских временах. Узнавали много нового, совершенно неожиданного. Оказывалось, в отличие от существующих реалий, границы державы были открыты – можно было запросто поехать в Париж, в Германию, в Италию. Оказывалось, многие помещики заботились о мужиках, стараясь облегчить и улучшить их быт, бесплатно раздавали свои барские земли; и те в период лихолетья платили бывшим господам той же монетой, выкармливая их всей деревней по очереди. Получалось, что доброта, справедливость, сочувствие ближнему распределены вовсе не по «классовому признаку».

В конце 1940-х – начале 1950-х годов в СССР снова стала нарастать политическая напряженность, началась очередная кампания по поиску врагов внутри государства. В связи с этим, в августе 1951 года Т.А. Аксакову уволили из Школы рабочей молодежи. Непосредственным поводом послужило то, что она давала два раза своему ученику, работавшему дежурным на железнодорожной станции, письма к отцу, с просьбой отправить их с московским поездом. Но подлинная причина заключалась в ее «политической неблагонадежности». Однако потребность в преподавателях иностранных языков в городе сохранялась, и через неделю после увольнения к ней обратились с просьбой начать занятия в заочном машиностроительном техникуме.

Находясь в Вятских Полянах, Т.А. Аксакова стремилась поддерживать отношения с бывшими знакомыми по заключению, по дореволюционной жизни. Когда в конце 1940-х годов в Кировской области появились высланные репатрианты Н.Г. Лермонтов, П.Г. Трубецкой и другие, она дружески общалась с ними. Во время редких полулегальных поездок в Москву  встречалась с внучкой Л.Н. Толстого – Анной Ильиничной, и другими уцелевшими представителями дворянского общества.

На протяжении второй половины 1940-х – начала 1950-х годов  Татьяна Александровна продолжала бороться за свою реабилитацию.

В 1947 году она собирала документы для снятия судимости. Однако заключение Управления Министерства государственной безопасности СССР по Кировской области (от 20 января 1948 года) по ее делу оказалось неблагоприятным. Особое внимание уделялось ее родственникам: гражданскому мужу Владимиру Сергеевичу Львову (арестованному в 1937 году) и бывшему мужу Борису Сергеевичу Аксакову (о котором указано, что он сын председателя Калужской земской управы и арестовывался), матери и сыну (служит во французской армии), Сергею Сергеевичу Аксакову (о нем указано, что проживал в Болгарии, член РОВСа и агент английской разведки). Подчеркивалось также, что связь с родственниками, проживающими за рубежом, Т.А. Аксакова поддерживает через двоюродного брата, Сергея Курнакова, который работает корреспондентом американской газеты «Moscow News» в Москве. По поводу существования антисоветской группы в Саратове не только не выражалось ни малейшего сомнения, но и подчеркивалось, что «за период проживания Аксаковой в гор. В. Поляны Кировской области также получено ряд данных о связи ее с антисоветским элементом и проведении антисоветской агитации», свидетельствующих о том, что она «не прекратила антисоветской деятельности». Вывод из подобного обзора мог быть только один – в снятии судимости отказать.

В заключении инстанций обращают на себя внимание два момента.

Во-первых, его составители явно пользовались не только материалами дел 1935 и 1937 годов, но и какими-то дополнительными источниками, скорее всего – материалами негласного наблюдения за Т.А. Аксаковой.

Во-вторых, особое внимание уделялось связям с заграницей, что полностью соответствовало политической обстановке конца 1940-х годов, кампании по борьбе с космополитизмом.

Татьяна Александровна не могла знать, что описанный ею в главе «Последние годы в Вятских Полянах» вежливый, улыбчивый и обходительный начальник местного подразделения НКВД капитан Белозеров, каждый раз, отвечая на запрос вышестоящей инстанции о возможности реабилитации поднадзорной Т.А. Аксаковой, давал резко отрицательные заключения, отказывая в снятии с нее судимости. С легкой руки чекистов Татьяна Александровна, подозреваемая в шпионаже в пользу Франции, имела у сотрудников госбезопасности псевдоним или, как это фигурирует в деле, окрас – «Агент французский». В качестве аргументации отказа в реабилитации, в том числе, указывался факт написания мемуаров, как порочащих социалистический строй.

17 апреля 1948 года Особое совещание при Министре государственной безопасности СССР Татьяне Александровне Аксаковой в снятии судимости отказало.

Видимо, заподозрив предвзятое отношение к себе со стороны органов (к этому времени некоторые репрессированные, в том числе проходившие с ней по одному делу, уже добились реабилитации), она в конце августа 1952 года направила письмо на имя И.В. Сталина. В нем излагалась просьба о снятии судимости и о возможности поселиться вблизи от уже пожилого отца, живущего в Москве, или хотя бы иметь разрешение его навещать. В октябре повторно заполнила специальное заявление о снятии судимости и собрала документы, приложив исключительно положительную характеристику из районной больницы.

17 января 1953 года Особое совещание при Министре государственной безопасности СССР в очередной раз отказало Татьяне Александровне Аксаковой в ее просьбе.

Дальнейшая хронология событий развивалась следующим образом.

В мае 1953 года Т.А. Аксакова обратилась к Генеральному прокурору СССР Сафонову. Ответа долго не было, в высших эшелонах власти происходили политические изменения, от которых зависело решение проблемы с незаконно репрессированными в целом.

В феврале 1954 года было направлено повторное заявление Генеральному прокурору СССР (уже Р.А. Руденко) с просьбой рассмотреть прежнее ходатайство. Вышестоящее руководство изъяло дело Татьяны Александровны из-под опеки улыб-чивого особиста Белозерова, и в марте 1954 года она была вызвана в Киров, в областное управление внутренних дел, где ее встретили «весьма учтиво» и сообщили, что дело направлено в Москву на пересмотр.

В марте 1954 года было составлено заключение по делу.  В нем впервые предлагалось снять судимость 1937 года. О ранней судимости 1935 года в документе не упоминалось.

В ноябре 1954 года Т.А. Аксакова обратилась в Министерство внутренних дел СССР, с просьбой ускорить пересмотр, в котором написала: «Очень не хотелось бы умереть, не сняв с себя тяготеющие надо мной долгие годы обвинения».

В марте 1955 года Татьяна Александровна обратилась к прокурору Саратовской области по спецделам с просьбой ускорить пересмотр дела.

Старшим следователем следственного отдела Управления КГБ при Совете министров СССР по Саратовской области Мешковым дело было пересмотрено. В заключении, датированном 13 октября 1954 года, указывалось, что из показаний обвиняемых не ясно, какие конкретно антисоветские разговоры велись, и кто именно их вел. Еще более нелепыми являлись показания В.И. Орловой, которая назвала Татьяну Александровну Аксакову знакомой, но в числе присутствовавших на «сборищах» лиц не указала. В отличие от приговора, в заключении правильно указано, что Т.А. Аксакова виновной себя не признала. Были обнаружены также формальные процессуальные нарушения: обвинения Т.А. Аксаковой и супругам Скобельцыным не предъявлялось, с материалами дела они не знакомились, обвинительное заключение прокурором не утверждалось.

Однако, несмотря на явную надуманность обвинений, изучавший дело капитан Мешков счел, что виновность обвиняемых была лишь «в достаточной степени недоказанной». Он предложил направить дело Генеральному прокурору СССР, с просьбой внести протест в Верховный суд СССР об отмене решения тройки и прекращении дела не за отсутствием состава преступления, а «за недостаточностью собранных улик».Фактически, таким решением существование «антисоветской организации» все-таки признавалось.

В сентябре 1955 года военный прокурор Приволжского военного округа в порядке надзора внес протест на приговор тройки при Управлении НКВД по Саратовской области и последующие постановления Особого совещания при Министерстве государственной безопасности СССР, в котором указано, что они не могут оставаться в силе и подлежат отмене. В протесте, в отличие от заключения 1954 года, делу дана более объективная и однозначная оценка. Показания Орловых признаны не только общими и неконкретными, но и сомнительными по содержанию, поскольку из них не видно, где, когда и при каких обстоятельствах были допущены «антисоветские высказывания» и в чем они заключались. Арест и осуждение Т.А. Аксаковой и Скобельцыных признавались необоснованными, а доказательства их виновности отсутствующими.

На основании указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1955 года было предложено все постановления отменить и дело прекратить за отсутствием состава преступления в действиях всех осужденных.

Именно такое решение и вынес Военный трибунал Приволжского военного округа в определении от 27 сентября 1955 года, которое было вручено Татьяне Александровне Аксаковой 17 октября того же года.

В письме к Наталье Павловне Потоцкой от 06.01.1956 г. она указывала: «Замечаю, что реабилитация нарушила мое душевное равновесие! Очень хочу Вас видеть. А пока переписываюсь с обломками ленинградского крушения 1935 г. Л.И. Крашенинниковой и Варенькой Ланской».

Это была долгожданная победа, однако, судимость 1935 года за ней оставалась. В июле 1956 года Т.А. Аксакова обратилась к прокурору Ленинграда Тихомирову с заявлением о пересмотре дела и реабилитации. В нем она четко указала, что ее единственной виной и основанием для репрессий являлось дворянское происхождение.

19 марта 1957 года президиум Ленинградского городского суда отменил постановление Особого совещания при НКВД СССР за отсутствием состава преступления, и Т.А. Аксакова была признана полностью реабилитированной. В апреле Татьяне Александровне вручили справку о реабилитации. Вслед за этим она обратилась в Ленинградский городской суд с запросом о возврате изъятых при аресте писем и фотографий.

Таким образом, полная реабилитация Татьяны Александровны Аксаковой заняла целых 20 лет после даты последнего приговора. Однако,  несмотря на это, ее надзорное дело было закрыто лишь в 1991 году, лишь через 10 лет после ее смерти (и видимо после смерти в Буэнос-Айресе в 1987 году брата ее бывшего мужа Сергея Сергеевича Аксакова).

Здоровье Татьяны Александровны не улучшалось, давало знать приобретенное в лагере заболевание, а современные методы лечения не давали положительных результатов.

Она писала: «Мои изменения «опорно-двигательного» аппарата гораздо более стойкие и имеют 22-лет[нюю] давность; грязи бессильны перед следствием «ежовых руковиц»! Врач в Кисловодске 8 лет назад мне сказал: «Благодарите свой организм за то, что Вы вообще остались живы после того, что у Вас было, а теперь Вам нужен только «щадящий режим» – не лежать на жестком и не переутомляться хождением и особенно стоянием».

1960-е годы в Вятских Полянах принесли Татьяне Александровне и радости и огорчения. Как лучик солнца осветила ссыльные будни весточка о том, что ее сын, Дима, жив, в чем она давно сомневалась, так как боевые действия во время войны велись и на территории Франции. Дмитрий, как и его двоюродный брат Алик (Александр Александрович Сиверс), вполне мог принимать в них участие.

Татьяна Александровна в письме к Н.П. Потоцкой восторгается:

«Дорогой мой друг!

Вы, наверное, легко можете себе представить в какое радостное волнение и смятение чувств меня повергло сообщенное вами известие! И все – Вы!!  Я испытываю желание запеть арию: «Наташа мне дана небесным Провиденьем!».

Мне от него [от сына – А.К.] ничего не нужно, а если становиться на такую, чисто современную точку зрения, то скорее он может получить что-то от меня (понятно не в материальном, а в моральном отношении, чем я от него). Все это пустые и, может быть,  ни на чем не основанные размышления, но я, откровенно говоря, боюсь новых травм и разочарований и уже не жду «нечаянных радостей».

В ссылке Т.А. Аксакова жила при районной больнице, где и работала. Иногда ее навещали родственники и друзья, любил проводить каникулы «подшефный студент», сын ее подруги, Миша Сабсай, который предпочитал рыбалку на Вятке всем остальным развлечениям. В перерыве между нашествиями «иноплеменников», душу Татьяны Александровны согревало лишь одно родное существо – ее любимая собачка Душка. И вот – очередной страшный удар судьбы, да только все ли это поймут? «Дорогая моя Наташа!

… вчера утром была застрелена моя милая Душка. – 20 лет больница не видела моих слез, но вчера она их увидела. Дело в том, что в Полянах решили провести «мероприятие» по борьбе с бешенством, которого у нас и в помине не было, и по городу ходили палачи с винтовками и стреляли собак, оставляя на снегу лужи крови. На днях на больничном дворе было убито пять собак, но Душка в их число не попала. Я за нее не особенно беспокоилась, так как она была зарегистрирована в горсовете, и на ней был прекрасный, подаренный Лизой Шереметевой ошейник с висящей на нем регистрационной бляшкой.

Вчера она, как всегда, ночевала дома на коврике у моей кровати, а в 8,5 час. мы вышли из дома. Я пошла в кабинет гл. врача, а она резвилась в сугробах снега вокруг домика скорой помощи (она была очень весела и свободолюбива). Через 15–20 минут прибежали из скорой помощи с криком: «Татьяна Александровна, Душка умирает!». Когда я прибежала все было кончено. Она, видимо, получила выстрел в упор в голову, потому что из носа текла струйка крови. «Стрелок» скрылся, так как, по видимому, обнаружил регистрационную бляшку и побоялся ответа. Он даже не захватил ее трупа, за которые они отчитываются и получают по 60 коп. Я подала жалобу в милицию, но это – пустое дело и Душку не воскресить.

Вчера целый день ходила по городу и смотрела глупейшее кино, чтобы не идти домой, где все ее напоминает. Теперь никогда не заведу собак, поскольку мне на роду написано не иметь «домашних радостей» даже в окружении собак!

Утешаюсь, что она не мучилась и смерть наступила быстро. Она была очень нежна, так как я ее ни разу не ударила и прожила полуторалетнюю жизнь. Может быть это пройдет, но сейчас я чувствую отвращение к Вятским Полянам. Вспоминаю Тургеневского Герасима после гибели «Муму», он не смог оставаться на месте и ушел куда-то в неизвестность.

Т[ак] к[ак] я фаталист, то я думаю, что это какой-то психологический сдвиг, отрывающий меня от Полян».

В 1967 году Татьяна Александровна Аксакова вернулась в Ленинград. В последние годы жизни она продолжала работать над воспоминаниями. В 1969 году после долгих мытарств вышла в свет переведенная ею еще в Вятских Полянах книга Акселя Мунте «Легенда о Сан-Микеле», которая стала заметным событием в литературной жизни. 50 тысячный тираж ее был раскуплен за несколько дней. «Слава Акселя Мунте, которая отгремела в Европе 50-40 лет тому назад, теперь гремит в Москве», — отметила Т.А. Аксакова.

К тому времени она осталась совершенно одинокой, все близкие родственники умерли, а живший во Франции племянник Александр Александрович Сиверс отказался с ней переписываться. «Для меня это не совсем ясно», – заметила Татьяна Александровна Аксакова в дневнике. Она его оправдывала, связывая подобный поступок со cлужбой во французской авиации.

Татьяна Александровна продолжала общаться со старыми знакомыми, вести активную жизнь, поддерживала переписку. В собрании М.И. Сабсая сохранилась следующая запись, сделанная ее рукой и датированная февралем 1975 года.

«Ответ на послание В. Полянских друзей с приглашением приехать к ним в гости (заканчивающееся словами «Мобилизуем все резервы для новых встреч с «Татьяной Первой»).

«Мобилизую все ресурсы,

Чтоб совершить весной экскурсы

В те сердцу милые края,

Где долго пребывала я.

Сказал бы Пушкин: «В заточенье»,

Но это – преувеличенье!

Нельзя реальность забывать,

И четверть века – срок немалый,

Что я на Вятке пребывала,

Хотя бы «ссылкой» называть.

За то воздать должна сторицей

Друзьям по школе и больнице!

В начале 1970-х годов она оказывала помощь в родословных изысканиях известному генеалогу-любителю из Костромы А.А. Григорову, которому сообщила сведения о месте нахождения рукописей отца, послала материалы по родословию Лермонтовых, Шиповых и других дворянских семей.

Как упоминалось ранее, ей удалось наладить переписку с кузиной мужа Натальей Павловной Потоцкой, с которой они делились впечатлениями о новых литературных произведениях советских и зарубежных авторов. В своих письмах Татьяна Александровна сетовала на свою подругу детства Лялю (Ольгу Николаевну Запольскую – в замужестве Базилевскую), которая писала крайне редко, посвятив себя непонятной для Т.А. Аксаковой роли – заботе о внуке.

Еще в 1959 году она писала: «Как мне грустно, что мы потеряли Лялю. (надеюсь временно!) То, что не смог сделать лагерь сделало такое маленькое существо…Удивительно, что она, когда Андрей [сын Ляли – А.К.] был маленьким, не уходила в него целиком и оставляла кое-что для других, а теперь такая гипертрофия чувств!».

О насыщенной интеллектуальной жизни Т.А. Аксаковой в тот период дают представление разрозненные дневниковые записи конца 1960-х – 1970-х годов. Она тщательно следила за упоминаниями о дворянстве в прессе, за литературными и кинематографическими новинками, фиксировала в них ошибки и неточности.  Так, об одном из эпизодов фильма, посвященного жизни А.П. Чехова, писала: «Удивительное непонимание эпохи, нравов и обычаев!».

О судьбе своих воспоминаний и возможности их экранизации (что делается в настоящее время) она писала:

«Хотя я никогда не была склонна заглядывать в будущее, порою я задумываюсь над судьбой моих мемуаров. Пролежав несколько десятилетий под спудом, они могут попасть в руки лица, интересующегося этой эпохой, о которой, в силу сложившихся обстоятельств, останется мало написанного (хочется добавить, «правдиво» написанного).

[…] и меня охватывает страх при мысли, что сделает он из моей персоны и всего моего окружения, приспособляясь ко вкусам публики 2000 года!»

Т.А. Аксакова интересовалась мемуарами, в том числе изданными за границей (в частности, читала воспоминания протопросвитера русской армии и флота Г. Шавельского, изданные в 1954 году в Нью-Йорке). Слушала Би-Би-Си, читала А.И. Солженицына и В.А. Солоухина. Сохраняла религиозность, в записи от 4 апреля 1969 года упоминала, что простояла церковную службу во Владимирском соборе.

Скончалась Татьяна Александровна Аксакова 3 декабря 1981 года в Ижевске, куда была перевезена Михаилом Ивановичем Сабсаем.

«Она ушла, и никого не было рядом». Похоронена на Южном кладбище, расположенном далеко от города, почти в лесу. Могилу накрыли еловыми ветками, которые наломали там же. Ее сводная сестра,  Ольга Борисовна Брядихина (ур. Шереметева), вспоминала: «Уже уходя с кладбища, я в последний раз оглянулась на могилу и поразилась, как могила Татьяны Александровны выглядела удивительно просто и благородно среди окружающих ее могил, покрытых искусственными цветами и венками. Такою же простой и благородной была вся, прожитая ею жизнь!».

На девятый день М.И. Сабсай приехал на кладбище и увидел, что поставленный на могиле деревянный обелиск был украден, и место погребения потеряно. Ему вспомнилось, что Татьяна Александровна, обращаясь к нему, говорила о своем брате Шурике, расстрелянном на Соловках: «Могилы у него нет, и я прошу тебя, если тебе придется меня хоронить, о том же. Я хочу, чтобы у меня, как и у Шурика, могилы не было».

Он повернулся и ушел, подумав – «Пусть будет так, как она хотела».